Пора убивать - Страница 125

125

А люди все прибывали и прибывали. Большинство были уже в годах, но тут и там виднелись группки молодежи, воинственно-рассерженной, из-за возраста не смогшей поучаствовать в маршах и демонстрациях 60-х и вдруг получившей такую редкую возможность покричать и выразить свой протест, попеть «We Shall Overcome» и в целом как-нибудь отпраздновать тот факт, что все они являются черными, изнывающими под игом белого человека. Носились обрывки разговоров о ком-то, кто взял бы на себя смелость выступить первым. Наконец к лестнице главного входа в суд приблизились трое студентов, размахивая флажками, они прокричали: «Свободу Карлу Ли!» Толпа тут же подхватила этот боевой клич:

– Свободу Карлу Ли!

Выйдя из тени, из здания суда, люди плотнее обступили лестницу, куда были перенесены трибуна и громкоговорители. Движимые единым чувством, ни к кому, собственно, не обращаясь, они слаженным хором скандировали:

– Свободу Карлу Ли!

Здесь и там в здании суда распахивались окна, из которых на происходящее смотрели судебные чиновники и хорошенькие секретарши. Рев толпы был слышен за несколько кварталов, магазинчики и конторы вокруг площади вымерли: их владельцы и посетители стояли рядом на тротуарах, изумляясь событиям дня. Очень скоро толпа заметила эти взгляды, казалось, только подлившие масла в огонь, – клич стал более громким и динамичным. Журналисты, подобно стервятникам, окружавшие площадь, колебались между выжиданием и желанием оказаться в гуще событий. Повысившийся накал страстей склонил их к последнему. С камерами и микрофонами наперевес они бросились на лужайку перед главным входом.

Вместе со своими людьми Оззи пытался регулировать уличное движение. Это удавалось ему до тех пор, пока все улицы и переулки центра не оказались наглухо забиты машинами. Однако и после этого полиция оставалась на своих местах, хотя не было и признака того, что где-то может понадобиться ее помощь.

В окружении приехавших из трех соседних округов чернокожих священников – молодых, пожилых, а то и вовсе ушедших уже на покой – сквозь расступавшуюся толпу с достоинством прошествовал к трибуне Олли Эйджи. При виде своих пастырей люди почувствовали прилив нового воодушевления – теперь уже не только ближайшие улицы, но и расположенные ближе к окраинам жилые кварталы могли слышать требовательный и в то же время какой-то мелодичный призыв. Тысячи флажков развевались над толпой, тысячи глоток без устали продолжали выкликать одно и то же. Вместе с толпой из стороны в сторону ритмично покачивался и преподобный Эйджи, чуть ли не пританцовывая на маленькой трибуне. Он и его коллеги принялись хлопать в ладоши, задавая присутствовавшим единый темп. В эту минуту на него стоило посмотреть.

– Свободу Карлу Ли!

В течение последующих пятнадцати минут ему удалось довести толпу почти до экстаза. Но как только его тренированное ухо уловило первые признаки усталости людей, Эйджи, приблизившись к микрофону, попросил тишины. Разгоряченные, потные люди продолжали скандировать, но уже с меньшим накалом. Вскоре смолкли последние голоса. Эйджи попросил освободить место перед лестницей для прессы, чтобы ничто не мешало журналистам исполнить их профессиональный долг. После этого он обратился к собравшимся, призывая к полной тишине, в которой преподобный Рузвельт обратился к Создателю со столь длительной, красноречивой и проникновенной речью, что на глазах многих слушавших его заблестели слезы.

После того как он в последний раз произнес «Аминь», к микрофону вышла необъятных размеров негритянка в рыжем парике. В воздухе вновь поплыл первый куплет «We Shall Overcome», исполняемый низким, богатым по тембру и удивительным по силе голосом. Святые отцы за ее спиной тут же принялись прихлопывать в ладоши и раскачиваться в такт. Две тысячи голосов слились в один. Над городком поплыли победные звуки торжественного гимна.

После того как пение закончилось, кто-то в который уже раз выкрикнул:

– Свободу Карлу Ли!

И в который уже раз толпа подхватила этот клич. Однако и сейчас Эйджи удалось утихомирить свою паству. Вытащив из кармана шпаргалку, он приступил к проповеди.

* * *

Как и ожидалось, Люсьен появился последним и уже изрядно набравшимся. Он и с собой принес бутылку и по очереди обратился к Джейку, Эткавэйджу и Гарри Рексу с предложением выпить и от каждого получил отказ.

– Уже без четверти девять, Люсьен, – сказал ему Джейк. – Мы ждем тебя почти час.

– А мне что, заплатят за это, а?

– Нет, но я просил тебя быть здесь ровно в восемь.

– Еще ты сказал мне, чтобы я не вздумал приносить с собой выпивку. А я поставил тебя в известность о том, что дом этот мой, что его построил мой дед и что я всего лишь сдаю тебе его в аренду, причем, я бы добавил, за какую-то смешную плату. А посему я имею право приходить и уходить, когда мне вздумается, с бутылкой или без.

– Можешь забыть об этом. Ты...

– А что эти черные делают там, на той стороне улицы в такой тьме?

– Это называется «бдение», – пояснил Гарри Рекс. – Они будут ходить вокруг здания суда с зажженными свечами и бдеть до тех пор, пока их соплеменника не выпустят на свободу.

– Это может стать весьма и весьма долгим бдением. То есть я хочу сказать, что бедные люди смогут ходить таким образом до самой своей смерти. Лет двенадцать, а то и пятнадцать. Может, им даже удастся установить рекорд. Если закапают себя свечным воском по самые задницы. Добрый вечер, Ро-арк.

Эллен уселась на крышку бюро под портретом Уильяма Фолкнера, держа в руках густо испещренный пометками лист с именами присяжных. Она с улыбкой кивнула Люсьену.

125