– Джейк, оно меня пугает. Телефонные звонки, угрозы, горящие кресты. Даже если твое дело сулит миллион, а вдруг что-нибудь случится?
– Ничего не случится. Получим еще парочку угроз, ну, покосятся на нас в церкви, в городе, но на этом все закончится.
– Но ты и сам в этом не уверен.
– Мы говорили об этом весь вечер, и мне вовсе не хочется тратить сегодняшнее утро на то же самое. Хотя у меня есть кое-какие соображения.
– Ну же, я сгораю от нетерпения.
– Вместе с Ханной ты вылетишь в Северную Каролину к своим родителям. Поживете у них до окончания суда. Родители твои будут только рады, а нам не придется беспокоиться по поводу Клана или кого там еще, кто любит жечь кресты.
– Но до суда еще полтора месяца! Ты хочешь, чтобы мы все это время оставались в Уилмингтоне?
– Да.
– Я, конечно, люблю своих родителей, но мне это кажется смешным.
– Ты видишься с ними редко, а они скучают по Ханне.
– Ас ней вместе мы скучаем по тебе. На полтора месяца я к ним не поеду.
– Но мне предстоит куча всякой подготовительной работы. Я не буду ни есть, ни спать, пока суд не закончится. Буду работать по ночам, по воскресеньям...
– Что в этом нового?
– Я не поверну к вам головы, целиком уйду в дело.
– Мы привыкли к этому.
– Ты хочешь сказать, что справишься со всем этим? – Джейк улыбнулся.
– Я справлюсь с тобой. Меня пугают только эти сумасшедшие вокруг.
– Если эти сумасшедшие станут действительно опасными, я уйду в сторону. Я побегу со всех ног, если моя семья вдруг окажется в опасности.
– Обещаешь?
– Конечно, обещаю. Давай отошлем Ханну.
– Если мы в безопасности, зачем же кого-то отсылать?
– Ради спокойствия. Она проведет отличное лето с дедом и бабушкой. И они тоже будут в восторге.
– Она и недели без меня не выдержит.
– Так же, как и ты без нее.
– Это правда. Об этом и речи быть не может. Я не беспокоюсь за нее только тогда, когда держу ее на руках.
Кофе закипел, Карла разлила его по чашкам.
– Что-нибудь интересное в газетах?
– Нет. Мне казалось, что в Джексоне могли и напечатать что-то, но слишком уж поздно вчера все решилось.
– Мне кажется, после недели простоя ты слишком уж спешишь.
– Подождем завтрашнего утра.
– Откуда ты можешь знать?
– Обещаю тебе.
Она покачала головой и принялась просматривать страницы, отведенные туалетам и рекламе продуктов.
– В церковь идти не собираешься?
– Нет.
– Почему? Дело же за тобой. Ты опять звезда.
– Верно, только пока об этом никто еще не знает.
– Ясно. Значит, в следующее воскресенье.
– Наверняка.
В негритянских церквах по всей округе: на Горе Хевронской, в храме Звезды Сиона, в часовнях, стоящих у перекрестков дорог, в храмах Господа Нашего, Всех Святых, в церкви Христа – повсюду по рядам прихожан ходили небольшие пластиковые ведерки, плетеные корзинки и тарелки. Их передавали из рук в руки от дверей до самого алтаря: собирали деньги для Карла Ли Хейли и его семьи. Во многих церквах пользовались большими картонными ведерками, в которые по воскресеньям целое семейство укладывало провизию, отправляясь на пикник. Чем больше по размерам такое ведерко или корзина, тем меньшими кажутся банкноты, опускаемые в них. Это давало распорядителям возможность лишний раз во время службы пустить их по рядам. Данный сбор средств не был обычным, повторяющимся из недели в неделю: в каждом храме его предварял трогательный рассказ о том, что случилось с маленькой девочкой, а позже и с ее отцом. Емкости наполнялись довольно быстро. Часто нужный эффект производило упоминание об Ассоциации борцов за гражданские права черного населения.
Сбор денег шел полным ходом. Ведерки опрокидывались, банкноты подсчитывались, и ритуал повторялся во время вечерней службы. После нее каждый ответственный за мероприятие святой отец подводил итог дня, а затем доставлял значительную часть собранной суммы преподобному Эйджи. Эйджи хранил деньги где-то у себя в храме. Почти все они предназначались семье Хейли.
Каждое воскресенье, с двух до пяти пополудни, заключенных окружной тюрьмы выводили в широкий, обнесенный забором двор, примыкавший к какой-то узенькой городской улочке. Здесь проходили свидания с родственниками или друзьями. Сроком на один час к каждому заключенному допускалось не более трех человек. Во дворе стояли два зонтика от солнца, несколько сломанных пляжных столиков, высилась поддерживаемая в полном порядке одна-единственная баскетбольная стойка. За поведением своих подопечных наблюдали помощники шерифа и сторожевые собаки.
Был разработан такой план. Гвен с детишками выйдет из церкви после благодарственного молебна, то есть около трех, сядет в машину и направится к зданию тюрьмы. Оззи выпустит Карла Ли чуть раньше, с тем чтобы тот смог заблаговременно занять лучший столик, у которого все четыре ножки были целыми, а рядом стоял зонтик. Какое-то время Карлу Ли придется сидеть за ним в одиночестве, до тех пор пока не прибудет его семья, и смотреть, как забавляются с мячом другие заключенные. Баскетболом их игру назвать было трудно, скорее, это был какой-то гибрид из регби, борьбы, приемов дзюдо и собственно баскетбола. Роль судьи брать на себя никто не решался. Тем не менее все обходилось без споров и крови. Не было даже драк. Драка влекла за собой помещение в изолятор и лишение свиданий в течение целого месяца.
Посетителей было немного: чьи-то жены, подружки. Они сидели на траве у ограды со своими мужчинами и спокойно наблюдали за возней под баскетбольным щитом. Какая-то парочка обратилась к Карлу Ли с вопросом, не могут ли они присесть за его столик, чтобы пообедать. Карл Ли покачал головой, и просителям пришлось довольствоваться местом на траве.