– Говорил со своим адвокатом.
– С Джейком?
– Да.
Лерой уселся на свою койку прямо напротив Карла Ли, уже в который раз взявшегося перечитывать газету. Наконец Карл Ли сложил ее и опустил на пол.
– Что-то ты выглядишь взволнованным, – заметил он. – Плохие новости?
– Нет. Просто никак не могу внести залог. Джейк говорит, это утрясется через несколько дней.
– Обо мне он что-нибудь говорил?
– Нет. Почти ничего.
– Почти? Что же он все-таки сказал?
– Просто спросил, как у тебя дела.
– И все?
– Да.
– Он не сердился на меня?
– Нет. Может быть, беспокоился, но только не сердился.
– С чего бы это ему беспокоиться?
– Не знаю. – Лерой вытянулся на койке, заложив руки за голову.
– Брось, Лерой. Тебе ведь что-то известно, а ты молчишь. Ну, что там Джейк говорил?
– Джейк сказал, что я не должен болтать с тобой о наших с ним разговорах. Сказал, дело это очень тонкое. Тебе бы и самому не захотелось, чтобы твой адвокат трепался налево и направо о твоих проблемах.
– Я своего адвоката и не видел.
– У тебя был отличный адвокат, пока ты его не выгнал.
– Сейчас у меня есть не хуже.
– Откуда тебе это известно? Ты же сам сказал: вы даже не виделись. Он, похоже, слишком занят, чтобы ехать сюда к тебе, а поскольку он так занят, значит, у него нет времени и на то, чтобы разбираться в твоем деле.
– А ты-то откуда о нем знаешь?
– Я спросил Джейка.
– Так. И что он тебе сказал?
Лерой замолчал.
– Я хочу знать, что он тебе сказал, – требовательно произнес Карл Ли, усаживаясь на край койки своего соседа и не сводя взгляда с его маленькой и тщедушной фигурки.
Лерой посчитал, что достаточно напуган для того, чтобы объяснить Джейку при случае: говорить его заставили силой.
– Твой новый адвокат – мошенник, – начал Лерой. – Большая шишка, которая не задумываясь продаст тебя. Его нисколько не волнуют ни твое дело, ни ты сам. Ему нужна только реклама. За всю эту неделю он даже ни разу не прикоснулся к твоей папке. Джейку это известно доподлинно, он специально ходил сегодня в суд, чтобы удостовериться в этом. О твоем мистере адвокате там и не слыхивали. У него нет времени на поездки из Мемфиса сюда, ведь у него там целая куча собственных клиентов, включая твоего дружка мистера Брастера.
– Ты сошел с ума, Лерой.
– Ладно, пусть я сошел с ума. Давай подождем и посмотрим, кого суд признает помешанным. Подождем и посмотрим, с каким рвением он будет заниматься твоим делом.
– И где ты только всего этого нахватался?
– Ты спросил меня, вот я тебе и отвечаю.
Подойдя к двери. Карл Ли сжал большими крепкими пальцами прутья решетки. За прошедшие три недели камера как бы уменьшилась в размерах, и чем теснее она становилась, тем труднее Карлу Ли было в ней думать, спорить, строить планы, реагировать на внешний мир. Тюрьма не давала ему возможности сосредоточиться. Он знал лишь то, что ему говорили, ему некому было доверять. Гвен на грани потери рассудка. Оззи слишком невозмутим. Лестер в Чикаго. За исключением Джейка, он не мог доверять никому, и вот по какой-то непонятной причине он отказался от Джейка и нашел себе нового адвоката. Деньги, скорее всего виноваты в этом были деньги. Одна тысяча девятьсот долларов наличными, которые заплатил ему заправила мемфисского наркобизнеса, чей адвокат набил руку на защите всяких подонков типа торговцев зельем, а то и просто наемных убийц. Интересно, есть ли среди клиентов этого Маршафски приличные люди? Что подумают присяжные, когда увидят Карла Ли за столом защиты рядом с Маршафски? Виновен, безусловно, виновен. Зачем бы ему в противном случае нанимать этого известного ловчилу?
– А знаешь, что скажут эти деревенские олухи – члены жюри, – когда увидят Маршафски? – услышал он вдруг голос Лероя.
– Что?
– Они решат, что этот жалкий ниггер наверняка виновен, что он душу продал, только чтобы нанять первого в Мемфисе стряпчего, готового за деньги доказать что угодно.
Карл Ли пробормотал что-то сквозь прутья решетки.
– Они съедят тебя. Карл Ли.
В субботу, когда в кабинете Оззи зазвонил телефон, на дежурстве был Мосс Джуниор Тэтум. Звонил сам шериф.
– Что подняло тебя в такую рань? – спросил Мосс.
– Не уверен, что я уже проснулся. Послушай, Мосс, ты помнишь такого старого негритянского священника Стрита, преподобного Исайю Стрита?
– Признаться, нет.
– А должен бы. Он более пятидесяти лет вел службы в храме Спрингдэйла, что к северу от города. Первым вступил в Ассоциацию защиты прав чернокожих, еще в шестидесятых. А потом стал учить всех ходить на демонстрации и устраивать бойкоты.
– А, вот теперь вспомнил. У него еще были какие-то неприятности с Кланом.
– Да, сожгли его дом, а самого избили, ничего более серьезного. Это было летом шестьдесят пятого.
– Мне казалось, он уже несколько лет как умер.
– Нет, вот уже десятый год он еле передвигается, но пока жив. Позвонил мне сегодня в полшестого и проговорил целый час, перечисляя все то, что когда-то сделал для меня в политическом плане. Напомнил, так сказать, о долгах.
– И чего же он хотел?
– Подъехать к семи утра в тюрьму, чтобы встретиться с Карлом Ли. Я не знаю зачем. Будь с ним поласковее. Усади их обоих в моем кабинете и дай возможность поговорить. Я подойду позже.
– Хорошо, шериф.
В шестидесятых преподобный Исайя Стрит был движущей силой всех кампаний по защите гражданских прав в округе Форд. Вместе с Мартином Лютером Кингом он маршировал по улицам Мемфиса и Монтгомери. Он устраивал демонстрации протеста в Клэнтоне, Кэрауэе и ряде других городков на севере Миссисипи. Летом шестьдесят четвертого он пригласил к себе студентов из северных штатов, с тем чтобы координировать их деятельность в защиту чернокожих избирателей. Кое-кто из них с тех пор время от времени приезжал навестить старика и подолгу жил в его доме. Радикалом он не был. Спокойный, располагающий к себе, интеллигентный, он завоевал уважение черного населения и почти всего белого. Он являл собой как бы сдержанный голос рассудка посреди океана ненависти и раздоров. В шестьдесят девятом он неофициально возглавил кампанию по десегрегации школьного обучения, и жизнь с той поры в округе вошла в спокойное русло.